Сегодня для меня знаменательный день — обсуждение творческого наследия Николая Константиновича, моего отца. Многое мне хотелось бы вам сказать. Многим хотелось бы с вами поделиться.
Как вы сами знаете, многогранность личности Николая Константиновича требует пристального изучения. Пройдет еще много лет, прежде чем всесторонне будут оценены личный вклад Николая Константиновича в сокровищницу культуры человечества и его глубокое провидение в будущее. Его книги заключают в себе самые замечательные мысли, объединяющие мечты и чаяния всех народов всех стран. Но все это еще дело будущего.
Я очень счастлив, что сегодня именно здесь, в Академии художеств Советского Союза, мы начинаем изучение его замечательной деятельности. Постараемся описать и запечатлеть хотя бы некоторые стороны его личности. Для начала я хочу вам прочесть несколько слов из моей статьи, опубликованной в Америке:
«Как описать обычными словами эту поистине необычную жизнь, как охарактеризовать ее и как воздать ей должное? Когда я думаю о своем отце и вспоминаю свое длительное близкое общение с ним, я вижу, как над всеми его изумительными достижениями и его вкладом в нашу культуру возвышается личность художника, его неповторимая индивидуальность.
Добрый и терпеливый, никогда не терявший попусту ни секунды времени, гармонично сочетавший состояние напряженности и ощущения благожелательства, всегда приносивший пользу людям и всегда думавший о благоденствии окружавших его людей, он как личность являет собой совершенный образец человека, для которого жизнь стала великим подвигом, высоким служением. Всю свою жизнь он щедро дарил свой огромный талант людям, и лишь в отдаленном будущем может быть полностью оценено по-настоящему и понято сделанное им.
Когда я думаю о своем отце, меня переполняет невыразимое чувство любви и уважения к нему за все то, что он дал и без конца продолжает давать нам. Он был истинным патриотом и горячо любил свою Родину, но он также принадлежал всему миру. Весь мир был полем его деятельности. Все человечество было для него собратьями. Каждая страна представляла особый интерес и особое значение. Каждая философия, каждое учение жизни были для него только путем к совершенствованию, и жизнь для него была великими вратами в Будущее. Его прекрасная картина «Клад захороненный» — это, возможно, глубокий символ огромных достижений и необыкновенной жизни. Он во всем стремился к отображению прекрасного, и мысли его мастерски воплощены в живописи, в литературном творчестве и всей его деятельности.
Вторая половина его жизни была тесно связана с Гималаями. На этом дивном фоне он раскрыл нам духовные устремления бесчисленных искателей истины, которые приходили к этим могучим горам в поисках истины. Гималаи были для него источником постоянной творческой радости.
Ни один художник не писал горы так, как мой отец. Его Гималаи излучают на нас все свое несравненное богатство света, красочности, невыразимое величие, высокие мысли, которые символизирует само слово «Гималаи». Он действительно заслужил звание «Мастера гор». Через все его полотна и литературные произведения проходит неразрывной нитью великий зов Учителя, призывающего учеников бороться за новую, лучшую жизнь, — жизнь, исполненную красоты и совершенства.
Он являлся для меня воплощением слова и дела…
Мой отец и моя мать были наделены несравненной гармонией двух понимающих друг друга людей, которые имели высокие идеалы жизни. С большим трудом можно найти примеры, когда великий художник оказывается еще более великим человеком. Мне выпало счастье видеть этот живой пример в лице моих отца и матери. Их светлые образы навсегда останутся для меня источником величайшего вдохновения и счастья. Хотя сейчас мы празднуем первое столетие со дня рождения Николая Константиновича, я чувствую, что со временем каждые сто лет будут отмечены еще большим признанием и признательностью народов. Сейчас мы возжигаем лишь первый огонек той дани, которую мы воздаем великой жизни. Но за ним в отдаленном будущем разгорится яркое пламя благодарности и признания».
Это из моей статьи о Николае Константиновиче.
Теперь я хотел бы осветить некоторые периоды из его жизни сравнительно мало известные. Это период с 1916-го по 1923 год, то есть период, когда Николай Константинович оказался за границей и так или иначе был оторван от России.
В 1916 году Николай Константинович заболел воспалением легких. И так как болезнь эта затянулась, то доктора, которые его лечили, после долгих консультаций решили, что Николаю Константиновичу нужно уехать из Петербурга и поехать туда, где более сухой, более здоровый климат. После совещания было решено, что подходящим будет климат Сердоболя (Сортавалы) на севере Ладожского озера. И тогда мы вошли в контакт с ректором университета в Сердоболе профессором Реландером, который очень любезно предоставил Николаю Константиновичу свое имение «Пюхенгам» около Сердоболя. Мы приехали туда только на время, чтобы переменить климат и дать возможность Николаю Константиновичу избавиться от пневмонии. Климат там действительно был очень здоровый, сухой, и на чистом воздухе здоровье Николая Константиновича стало быстро поправляться. Ладога дала ему новое устремление идей. Там он начал писать этюды ладожских шхер, Валаам. Картина «Святой остров» написана тогда. И в это время, как вы знаете, события первой мировой войны отрезали нашу семью от Петербурга, от России. Германский фронт проходил через Выборг, и германское командование хотело захватить всю эту территорию для десантов и операций против Петербурга.
Жизнь в Сердоболе значительно осложнилась. Стало трудно получать припасы. Все стало другим. И, конечно, Николай Константинович, матушка должны были принять какое-то решение, чтобы выйти из создавшегося положения. Всегда полный энергии Николай Константинович немедленно решил, что лучше всего будет поехать в Скандинавские страны.
Так случилось, что в 1914 году в г. Мальме состоялась большая выставка русского искусства, и там осталось много картин Николая Константиновича, благодаря чему организовали выставку в Швеции, в Дании и попутно в Гельсингфорсе. Таким образом мы переехали из Финляндии в Швецию, оттуда в Норвегию, где пробыли недолго. Выставка прошла с большим успехом. Многие картины были приобретены музеями, частными коллекционерами, и наиболее насущные проблемы были решены.
Следующим этапом была Англия. Сергей Павлович Дягилев, который был тогда в Англии, очень хотел, чтобы Николай Константинович приехал в Лондон, чтобы начать там новый русский сезон в Ковент-Гардене. Мы приехали в Англию. Там Николай Константинович организовал свою выставку, которая прошла с очень большим успехом, и Ковент-Гарден заказал ему серию декораций и костюмов к постановке русских опер.
Так начался новый период деятельности Николая Константиновича. Он всегда и во всем работал именно «на русской ниве». Все оперы были русскими: «Снегурочка», «Князь Игорь», «Царь Салтан» и другие постановки. Они шли с большим успехом в Англии. Также выставки Николая Константиновича в других ее городах пользовались очень большим успехом. Жизнь Николая Константиновича как художника, как общественного деятеля, как большого деятеля культуры имела там новое претворение. К нему тянулись очень многие — люди разных течений. И опять забила вокруг него кипучая художественная жизнь.
Пробыли мы в Лондоне приблизительно год. Я не упомянул, что одним из главных интересов Николая Константиновича была Индия. Он всегда верил и надеялся, что когда-нибудь сможет осуществить свою мечту и посетить Индию, познакомиться с ее культурой и искусством. В Лондоне мы встретились с Тагором. Рабиндранат Тагор после получения Нобелевской премии был в Лондоне, путешествовал по Европе и Америке. Именно Тагор дал первую оценку произведениям Николая Константиновича на индийские мотивы. Тагор был не только великим поэтом: он был замечательно богатой личностью, человеком глубокой культуры, и, конечно, его внутренняя, духовная жизнь нашла самый живой отклик у Николая Константиновича. Тагор горячо убеждал его посетить Индию. И хотя Николай Константинович тоже об этом мечтал и обдумывал, как это организовать, в то время это было трудно осуществить. Были известные затруднения, в том числе и финансовые, потому что именно в этот момент заказы, на которые Николай Константинович рассчитывал, не смогли осуществиться. Поэтому Николай Константинович принял приглашение доктора Харше, директора Чикагского института искусств, приехать в Америку для показа своих произведений. И вот, в 1920 году мы добрались до Америки. Там у Николая Константиновича началась кипучая и богатая творческая жизнь.
Зинаида Григорьевна Фосдик стала первой сотрудницей Николая Константиновича в Америке. Всю свою жизнь она высоко несла Знамя Николая Константиновича: была верным проводником всех его начинаний, и в меру своих возможностей и сил действенно во всем помогала Николаю Константиновичу. Я очень счастлив именно тем, что сегодня, к юбилею Николая Константиновича, Зинаида Григорьевна с нами.
С двадцатых годов началась кипучая активная общественная деятельность Николая Константиновича в Америке. Им была создана целая серия учреждений культуры, и Зинаида Григорьевна принимала очень большое участие во всей этой работе. Она заведовала школами Института Объединенных Искусств, которые Николай Константинович основал в Америке. Она была вице-президентом других учреждений, и большой стаж ее сотрудничества с Николаем Константиновичем — с 1920 по 1947 год — доказывает ее внутренние устремления и преданность идеалам. В этом я ей очень благодарен.
Николай Константинович основывал эти культурные организации на новых началах. Он хотел воплотить свои идеалы, чтобы искусство вошло в жизнь, вошло широко, было доступно народу. Он хотел, чтобы осознание красоты было ведущим началом, чтобы искусство входило в повседневную жизнь человека. Он говорил, что если мы украсим жизнь, внесем искусство в наши больницы, тюрьмы, то у нас не будет тюрем. Он хотел, чтобы именно искусство было таким ведущим началом в жизни. Поэтому наши учреждения в Нью-Йорке организовывали выставки всюду — в госпиталях, в школах и всюду, где можно было продвинуть идею искусства и красоты. Впоследствии из этих культурных учреждений был основан Музей имени Николая Константиновича.
Много было сделано. Одним из таких очень больших планов Николая Константиновича было создание в дальнейшем научно-исследовательского института в Гималаях. Но до этого, в 1923 году Николай Константинович осуществил свою мечту давних лет поехать в Индию, где начался новый замечательный период его деятельности на новых основах — его путешествия не только по Индии, но и по Центральной Азии, Тибету с последующим основанием института Гималайских исследований.
Одновременно принят Пакт охраны памятников культуры — Пакт Рериха, и деятельность Николая Константиновича уже как бы распространилась по всему миру… По результатам совершенного только в эти годы вы можете судить, сколько он действительно сделал.
И хотя вся его общественная деятельность отнимала у него много времени, которое он мог бы уделять искусству, это не сказалось на творчестве. Где бы он ни был, в каких бы условиях он ни находился, он всегда писал картины. И не только картины — писал свои книги и свои дневники. И это было возможно только благодаря строгой самодисциплине. Николай Константинович всегда верил, что труд очищает нашу жизнь, что человек должен трудиться и через труд он разрешит свои насущные проблемы и поднимется на следующую ступень эволюции. Сам Николай Константинович был как бы олицетворением этой мысли, потому что всю свою жизнь он трудился. День его начинался очень рано — он вставал в пять часов утра и сразу приступал к работе над картинами и записями. Николай Константинович никогда не торопился, не суетился, никогда не повторялся. Это мы видим по его картинам. Он всегда работал в размеренном темпе, я бы сказал, в небыстром темпе. Когда он писал (у него был ясный крупный почерк), то писал медленно. Но его мысль была сгармонизирована со скоростью писания, так что он мог дать законченное выражение ее без каких-либо поправок. Когда он писал картины, у него был определенный план. План был основательно разработан, и он ему следовал, никогда не торопясь. Но в результате успевал сделать гораздо больше, чем другие.
У него не было, как не было и у Елены Ивановны, так называемой светской жизни. Их это совершенно не интересовало. Они не тратили времени на пересуды. Весь день с утра до поздней ночи был занят какой-нибудь полезной работой. Днем были встречи, которые входили в орбиту общественной деятельности. Отец делал свои записи, очень любил слушать музыку в перерывах и затем до позднего вечера продолжал свою работу. И так всегда день его был полностью занят кипучей творческой деятельностью. Когда он путешествовал в Гималаях, то, конечно, был вынужден отрываться от налаженной работы. Путешествия физически бывали очень трудными. Когда же он приезжал на какую-то стоянку, пока разбивался лагерь, он немедленно садился записывать свои впечатления. Таким образом, день вообще никогда не был потерян. И благодаря этой замечательной дисциплине он смог оставить нам такое богатое наследие.
Николай Константинович обладал совершенно изумительной памятью: если он что-то услышит или прочитает, то это навсегда остается при нем. Он мог вспоминать самые сложные тексты: какое-нибудь стихотворение, которому его учили в детстве, он помнил полностью всю жизнь. Это очень помогало ему в работе. Богатая одаренность вместе с дисциплиной жизни, которую он считал необходимой для каждого человека, помогли ему подняться на высшую ступень развития.
Николай Константинович всегда думал, что главная задача жизни — это самоусовершенствование. Он считал, что его творчество, его искусство — это только пособники самоусовершенствования. Он всегда работал над самим собой прежде всего. Он хотел подняться над тем, чего достиг, и закончить свою жизнь более совершенным человеком. Это было кредо его жизни. Он считал, что наша главная задача — осознать самого себя. И в этом он преуспел. Он действительно стал совершенно исключительным человеком — человеком мудрости, человеком замечательных личных качеств. Я очень много встречал людей во всем мире, очень больших людей, но такого человека, как Николай Константинович, я еще не встретил.
Его жизнь была богата контактами с замечательными людьми. Знаю, что в Америке он очень чтил, например, Рокуэла Кента, почитал Сарджента, который очень часто бывал у нас. Было много молодых художников, которых Николай Константинович просто любил.
Но, как я сказал, в Лондоне главным для него были контакты с Тагором, семьей Тагора. Мы тогда довольно часто встречались с Тагором. И после нашего отъезда в Америку мы опять неоднократно встречались.
Альберт Эйнштейн был одним из членов нашего университета, в доме был почетным советником. Николай Константинович с большим уважением относился к нему, потому что Эйнштейн был не только большим ученым, но и очень большим человеком.
Кроме того, в Америке у нас были встречи с Сергеем Прокофьевым. Он тогда писал оперу «Любовь к трем апельсинам». Я очень живо помню эти встречи. Он к нам приходил довольно часто, играл на рояле, показывал свои последние этюды. Моя матушка очень любила его «Бабушкины сказки» и другие произведения.
И Рахманинов бывал у нас. Он был не только замечательным пианистом, может быть самым блестящим пианистом мира, но всесторонне одаренным музыкантом, с собственным подходом ко всему, и, конечно, — прекрасным человеком.
Было вообще столько встреч, что всех не упомнишь! Но вот эти выделялись на общем фоне. В Америке были большие художники — Беллоу, Слом — и мы входили с ними в контакты.
В Америке была большая культурная жизнь. Она развивалась после войны, люди горели новыми интересами, и, конечно, они откликались на зов Николая Константиновича — зов большой и богатой творческой жизни.
