Дорогой Михаил Александрович,
Ваши общие настояния о желательности и даже необходимости, как Вы пишете, моих картин в Брюгге заставляют меня очень усиленно думать по этому поводу. С одной стороны, я по-прежнему, к сожалению, убежден, что дать мои картины, как экспонаты выставки Тюльпинка, среди изображений сокровищ человечества, может повлечь нежелательные толки, с другой же стороны, мне не хочется хотя бы чем-нибудь не исполнить пожелания Парижского Комитета и Бельгийского Союза. В особенности, когда в пространстве существуют несправедливые подозрения, что Америка якобы в чем-то препятствует благотворности работы Парижского Центра, тем более мне хочется найти удовлетворяющее всех разрешение этой проблемы.
Одно из состоявшихся в прошлом году постановлений Комитета Музея приходит нам в этом отношении на помощь. Еще в прошлом году состоялось постановление об образовании при некоторых наших Обществах отделов Музея так же, как он существует при Парижском Центре. С этой целью такие отделы уже устраиваются и в Южной Америке, и в Риге, и в некоторых других центрах. Схема очень проста – Музей дает от десяти до двадцати картин, а местное Общество или Учреждение находит для них помещение, как отдела Музея. Таковая кооперация еще более скрепляет отношения. Вот это постановление Совета Музея, уже проводимое в жизнь, может нам помочь совершенно естественно решить и задачу с Брюгге. Тюльпинку не представит затруднения получить от Музея местного или городского управления или при каком-либо соответственном учреждении комнату, хотя бы небольшую, как бы отдел Музея для помещения указанного выше числа картин. Во всяком случае, это еще более сблизит Бельгийский Союз и с Америкой и с Парижем и в существе своем как раз ответит Вашим непременным желаниям. Может даже случиться, что такая комната будет совсем близко от выставки и, во всяком случае, она может быть даже упомянута (если Тюльпинк желает) в каталоге выставки, но не как экспонат выставки, а как отдел Музея, который существует так же, как и группа картин в Париже и уже посланные картины в Риге, и в Аргентине, и в некоторых других центрах. При этом то обстоятельство, что картины останутся не только кратковременно выставочно, но и пребудут в Брюгге, может лишь быть к общему удовольствию и, таким образом, всякие намеки на нарочитость присутствия на самой выставке будут избегнуты с сохранением полного достоинства. Надеюсь, что и Тюльпинк поймет это разрешение проблемы как самое благожелательное и дружественное, показывающее, насколько все мы относимся благожелательно к его сотрудничеству. Судя по тому, что даже Рижское общество, при всей стесненности своей, нашло возможность изыскать достаточное помещение, нужно думать, что и Брюгге не окажется переполненным до невместимости. Единственное мое желание, чтобы прямое солнце не било на картины, которые от этого всегда портятся. Тюльпинку я не буду писать об этом решении нашей проблемы. Предоставляю Вам из Парижа снестись с ним и затем уведомить меня телеграммою. Условимся, что телеграмма со словом «принято» покажет мне утвердительное согласие Брюгге, а телеграмма «отложено» укажет, что это наше общее доброе желание осталось непонятым. Сейчас я задержал посылку картин в Америку и подожду Вашей телеграммы. Во втором случае, т.е. при телеграмме «отложено», картины проследуют в Америку, как и предполагалось.
Итак, как видите, мы изыскали благожелательное решение, на котором все мы можем сойтись. Передаю его в Ваши общие дружественные руки. Прошу обсудить это совместно с мадам де Во и с Г.Г.Шклявером, которому тоже пишу об этом. В настоящее напряженное время мы должны находить всему наилучшие, наиболее кооперативные решения, и там, где есть хоть какая-нибудь возможность не отказать, а исполнить существо желания друзей, там я особенно радуюсь. Расходы посылки телеграммы сюда прошу сообщить мне для восполнения. Для Вашего соображения добавляю, что отделы Музея, в которых картины остаются собственностью Музея в Нью-Йорке, существуют по времени согласно обоюдному соглашению, но до сих пор как в Париже, так и в Риге, так и в других местах вопрос о долговременности и не возникал, ибо все эти Учреждения, конечно, предполагают, что картины могут остаться и долговременно с ними или когда-то, по обоюдному соглашению, могут быть и заменяемы. Итак, повторяю, поступите как лучше, имея в виду мое самое сердечное пожелание.
Шлем лучший привет Вашей семье и Вам.